— Сергей, вы как-то говорили, что бегали стометровку за 11 с хвостиком секунд. Для отечественной легкой атлетики это очень серьезный результат. Откуда такая стартовая скорость?

— Легкой атлетикой не занимался и не скажу, что это дар от природы. Скорость во мне проявилась, когда учился в военном училище. Видимо сказались постоянные высокие нагрузки в кирзовых сапогах. Немного окреп, видно, что-то дала природа, и это позволило бежать так быстро.

— В Виннице, откуда вы родом, очень сильная легкоатлетическая школа...

— Занимался в ней совсем немного. Это мой старший брат занимался легкой атлетикой серьезно и имел более весомые спринтерские результаты, чем я. Я поначалу обладал хорошей дистанционной скоростью, но до 18-ти лет ощутимо подрос, до метра и 90 сантиметров и, соответственно, короткие дистанции стал бегать быстрее.

— Совмещать беговые данные с футбольными компонентами научились сразу?

— Я футбол любил с детства, фактически спал с мячом. В секцию пошел с немного старшими меня братьями-близнецами, которые жили в моем доме. В детстве, пока стартовая скорость была не очень высокой, играл в футбол более техничный. Это уже потом, когда скорость прорезалась, все тренеры, с которыми приходилось работать, говорили одно и то же: мол, тебе не нужно делать ничего другого, только пробрасывать мяч на ход и бежать.

Тогда понял, что играть можно за счет скорости, зато в креативном плане, поняв, что свои недостатки могу компенсировать бегом, немного потерял. В конце карьеры, когда скорость начала падать, начал осознавать, что играть можно не только за счет скорости, но и благодаря голове. Собственно, этот опыт, понимание игры приходит с годами.

— Ефим Школьников принимал вас в винницкую «Ниву» именно как скоростного игрока или оценил какие-то другие ваши качества?

— Учась в полтавском военном училище, сначала попал в состав местной «Ворсклы» и даже успел провести за нее один официальный матч. Об этом узнали в Виннице и начали звать к себе, мол, Сережа, ты должен играть за родную команду. В Виннице меня же знали еще с тех времен, когда приезжал домой и играл за команду коллективов физкультуры «Интеграл». За нее забил немало мячей, а уровень КФК тогда был серьезнее, чем в нынешней второй лиге. Скауты винницкой «Нивы» заметили меня еще тогда, но я объяснил, что заканчиваю четвертый курс военного училища и оставаться дома не могу. Вот и получилось, что окончательно в Винницу меня вернули только тогда, когда узнали о моем дебюте в «Ворскле». Подписал свой первый контракт.

— Кстати, в военное училище вы поступали по собственной воле, по воле родителей или чтобы «откосить» от армии?

— 1988-89 годы, это еще был Советский Союз. Хотя выступал за «Ниву-2», понимал, что пробиться в состав первой команды будет сложно. В то время в военное училище поступил товарищ, который тоже занимался футболом, получилось, что на переезд в Полтаву меня сагитировал именно он. Еще не поступив в училище, познакомился с заведующим кафедрой физкультуры, который отвечал за футбол. Поэтому еще будучи абитуриентом, выступал за команду училища. Собственно, благодаря футболу меня в училище и приняли, поскольку необходимых зачетных баллов я не набрал. Вот и получилось, что год отучился, два постоянно играл в футбол, на третьем меня заметили, а на четвертом уже смысла уходить не было. Затем СССР развалился, я уволился, стал лейтенантом запаса и вернулся в футбол полноценно. Однако «косить» от армии и не думал, потому что не поступи я в военное училище, возможно, вообще не заиграл бы. За годы учебы я очень сильно окреп, превратился в мужчину, и в 18 лет, когда «оброс мясом», почувствовал, что начал быстрее бегать.

— О таком понятии, как «дедовщина» тоже узнали во время этой учебы?

— У нас «дедовщины» не было, потому что учились только сверстники. Да, старшие курсы были, но обидеть себя мы не давали. Училище и армия — немного разные вещи.

— И не «Нива», где на время вашего прихода были такие аксакалы, как Леонид Гайдаржи, Виктор Будник, Юрий Соловьенко?

— Юра Соловьенко — мой ровесник. Да, он был капитаном и лидером команды, но лишь потому, что заиграл в основе «Нивы» гораздо раньше, даже еще до того, как я поступил в военное училище. Получается, пока я учился и играл в футбол, Соловьенко на протяжении четырех лет уже выступал на серьезном уровне. Вообще, придя в винницкую «Ниву», я влился в коллектив безболезненно, неплохо дебютировал, но впоследствии Школьников отдал меня в аренду в Житомир.

Окончательно доказал свою способность играть за «Ниву» только вернувшись из «Полесья». Тогда получилось так, что Школьников пытался принять какую-то израильскую команду и поехал туда трудоустраиваться, а «Нива» в это время в течение зимнего антракта была без тренера. Готовили команду к весенней части чемпионата второй тренер Вячеслав Грозный и Паша Касанов. Именно Вячеслав Викторович первым поверил в меня и начал ставить в основу. В этом тоже есть доля случая.

Помню, мы на заснеженном поле играли против команды Винницкой области. В первом тайме играл основной состав, а во втором молодежь, те, кто не попадал в основу. Среди них был и я. Нападающих тогда в «Ниве» было много, все — люди авторитетные. Грозный выставил меня на левом фланге полузащиты. Получилось, что я отдал две передачи и забил гол. Так с тех пор меня в течение первых полугода в основном и использовали как левого хавбека, это уже потом я выступал на различных позициях.

— Можно сказать, что в «Ниве» Школьников был типичным для советских времен тренером-администратором, а Грозный отвечал за тактику и руководил тренировочным процессом?

— Возможно. Хотя окончательные решения всегда принимал сам главный тренер. Показательно, что когда Школьников вернулся из Израиля, Вячеслав Викторович в команде оставаться не захотел. При Грозном мы действительно выглядели неплохо, выиграли турнир в Одессе, обошли там «Черноморец», команда почувствовала уверенность в своих силах. В дальнейшем я хоть в течение года и работал со Школьниковым, похвастаться идеальным взаимопониманием с тренером не мог. Ефим Григорьевич исповедовал типично советский вариант футбола, где основной акцент делался на навесы с флангов.

У Грозного же в те годы эталоном была игра «Барселоны» Кройффа. Вячеслав Викторович прививал команде игру в короткий пас. Футбол Грозного импонировал больше, но приходилось приспосабливаться к Школьникову. Ефим Григорьевич сначала выпускал меня на замены, затем отдал в аренду, а вернувшись из Израиля, не мог понять, почему Грозный и Касанов советуют ставить меня на позицию крайнего полузащитника. Предполагаю, что сначала Школьников выставлял меня в составе, переступая через себя, и только потом убедился, что играть в основе я действительно заслуживаю. Это уже потом, когда моя карьера пошла вверх, мы с Ефимом Григорьевичем встречались и нормально общались.

— Школьников — тренер-мотиватор?

— Тогда я был очень молодым и для меня все было новым. Действительно, Ефим Григорьевич мог настроить команду, ему доверяли старожилы Гайдаржи, Будник. Что говорили — я слушал. У меня было одно недоразумение со Школьниковым. Он высказал безосновательные, с моей точки зрения, претензии в мой адрес. На мою сторону встал Олег Надуда, который, будучи моим ровесником, уже в то время был ведущим игроком «Нивы». Игра команды зависела от Олега очень сильно. Надуда вообще всегда говорил Школьникову все, что думает, в глаза. У них были постоянные конфликты. Ефим Григорьевич ничего с Надудой сделать не мог по той простой причине, что Олег был лидером команды и были матчи, которые он вытащил на себе самостоятельно.

Так вот, когда Школьников начал «наезжать», я решил не спорить, ибо был еще молодым и только начинал свой футбольный путь. А Надуда не смолчал: «Зачем вы обвиняете парня, если он здесь ни при чем?» С тех пор Школьников не трогал меня ни разу, не особенно жаловал, но тем не менее. Всегда понимал, что в случае, если команда будет плохо играть, я буду кандидатом номер один на место на скамейке запасных. Но этого не произошло. Вскоре тренер в «Ниве» сменился и проблема отпала сама собой.

— По своему игровыму стилю вы больше подходили для киевского «Динамо», но в конце концов оказались в команде-антагонисте — московском «Спартаке»...

— Разговоры о переходе в «Динамо» были, но в итоге поехал в Москву на смотрины в «Торпедо», которое в то время тренировал Валентин Кузьмич Иванов. Он любил гренадеров, которые хорошо бегают. Сыграл за торпедовцев один контрольный матч, потренировался, после чего Иванов сказал, что меня готовы «подписывать». Может, так и случилось бы, не набери я московского номера Вячеслава Грозного, который в то время работал в «Спартаке» помощником Романцева. «Я в Москве», — говорю. «Что ты здесь делаешь?» «На просмотре в „Торпедо“, должен подписывать контракт». «Ничего не подписывай, езжай к нам».

Приехал в «Спартак», отбыл с командой на сборы в Израиль, поиграл, потренировался, и Романцев сказал, что я его устраиваю. Подписал контракт и сначала все было хорошо: стабильно выходил на замены, в нескольких матчах появлялся в основе. Однако затем едва не одновременно сломались лидеры команды — Никифоров, Онопко и Цымбаларь. Команда стала терять очки и меня посадили на лавку. А перед Лигой чемпионов, когда «Спартак» пополнили Юран, Кульков и Шмаров, понял, что шансов пробиться в основу у меня нет и перешел в «Днепр».

— Не поспешили?

— Считаю, что проиграл разве что в материальном плане, потому что в Москве зарабатывал больше, чем в Днепропетровске. Впрочем, хотя я уже был женат, и у меня был ребенок, деньги во главу угла не ставил никогда. Я был молодым, и мне хотелось играть. А пребывание в «Спартаке» изменило мое футбольное мировоззрение коренным образом. До перехода в «Спартак» у меня было одно восприятие игры, после него — совсем другое. Увидел, как люди тренируются, на какие мелочи они обращают внимание. На самом же деле эти мелочи очень важны. Например, пас под дальнюю ногу, пас в шаг — ранее на эти вещи вообще не обращал внимания. В «Спартаке» дело поставлено на высоком техническом исполнении, игра строилась на своевременности, точности передач. В этой команде научился думать, причем думать быстро.

— А ваш технический уровень соответствовал этим требованиям?

— Техника — это не только умение обыгрывать по два-три человека на месте. В моем понимании, техника — это умение правильно, своевременно, с соответствующей силой и кому надо отдать пас. То есть, умение быстро мыслить. Возьмите Зидана. Он мог разобраться с соперником на месте, но какие же передачи отдавал! В «Спартаке» на контроле над мячом построена каждая тренировка. Там культура паса отработана до автоматизма. Поэтому после Москвы уже понимал, что иначе передачи отдавать уже не могу. Даже когда приглашали в сборную и требовали больше бегать, отпасовывал только так, как надо. Руководствуюсь этими принципами даже сейчас, выступая за ветеранские команды.

— Романцев работал по спартаковскому шаблону, или у него был свой стиль?

— Конечно, в то время все прекрасно знали, как тренируется «Спартак». Олег Иванович немало перенял у Бескова. Каждая тренировка была построена на отработке среднего и короткого паса и контроле над мячом. Занятия у Романцева продолжались час, час — десять, пятнадцать, но они пролетали, как одно мгновение.

— Это были занятия на интенсивность?

— В ходе чемпионата — исключительно так. Исключения были только на сборах. Но даже там не было изнурительных кроссов, тестов Купера. Правда, была венгерская разминка, в ходе которой давалась максимальная нагрузка и через эти 13-15 минут мы падали без сил, потом как-то собирались и начинали работу с мячом. Вечером перед такими тренировками Романцев говорил: «Завтра максималка». Соответственно мы понимали, что завтра должны выдержать большие нагрузки.

— Романцев — тренер-деморат?

— Назвал бы его демократичным диктатором. У него были методы кнута и пряника, но Олег Иванович неизменно оставался требовательным. Он настолько любил «Спартак», что слабодушие, бездушие себе не позволял. Романцев с футболистами практически не разговаривал. Он подходил к игроку, независимо от того, попадает тот в основу или нет, объяснял, как правильно нужно сыграть и этим его общение с футболистом ограничивалось. Романцев — скорее диктатор. В принятии решений он был очень жестким. Сейчас считаю, Олег Иванович все делал правильно.

Уже потом, когда встречались, хорошо общались. Во время нашей последней встречи, Романцев сказал, что я рано от них ушел, что он хотел со мной работать. «Возможно, но я хотел играть», — ответил я. «Это твое право», — сказал Олег Иванович. С другой стороны, когда я уходил из «Спартака», его тренером был Георгий Ярцев. Георгий Александрович — человек своеобразный, он то верил в меня, то нет. Я люблю стабильность, хотел уверенности в том, что буду играть. Поэтому, проведя полгода в аренде в «Днепре» и начав забивать, возвращаться обратно в Москву не хотел, хотя «Спартак» того времени — это был совсем другой уровень. Я не мог сидеть на скамейке запасных. Собственно, после «Спартака» нигде запасным уже не был.

— А в моральном плане переезд из провинциальной Винницы в один из крупнейших мировых мегаполисов как перенесли?

— Привыкал очень трудно. Это сейчас футболиста, как только он перешел, обеспечивают всеми условиями. Тогда было немножко иначе. Хотя, повторяю, я ехал не за деньгами, а играть в футбол. Поэтому этот год пребывания в «Спартаке» был очень полезным, учитывая мою дальнейшую карьеру. Даже при условии, что играл за «Спартак» не так часто, как хотелось бы, и забил лишь один гол (в кубковом матча против «Уралмаша» — авт.). Некоторые даже считают меня чемпионом России-1995 года, но я никогда себя им не назову, потому что мой вклад в тот титул был минимальным. Надо быть честным перед собой. Для меня более знаковым является серебро с «Шахтером» и бронза с «Днепром». Так что мой вклад в результат команды не был весомым. Более того, второе место со «Спартаком» в чемпионате России-1994, сезоне, который для команды был провальным, для меня ценнее. Там я сыграл много матчей.

— В «Днепре» вы заиграли при Бернде Штанге. Многие из тех, кто с ним работал рядом с вами, говорят, что немец изменил их сознание...

— Да конечно! Сначала меня удивило требование Штанге пройти просмотр в «Днепре». Признаюсь, что хотя и был молодым, но считал, что из «Спартака» футболистов в команды уровня днепропетровской должны принимать сразу. Этот переход был организован через Ивана Вишневского, Царство ему Небесное, с которым мы пересекались еще в «Ниве» и с которым у нас сохранились хорошие отношения. Иван сказал мне: «Ты должен приехать и Штанге тебя должен посмотреть». Удивился, но согласился. Собственно, после первой же тренировки тренер сказал, что я его устраиваю.

Штанге нас тогда удивлял постоянно. Прежде всего — отличными от будничных советских методами работы. Отход от шаблонов был диковинкой, как и переход к профессиональному подходу к работе. Штанге — первый тренер, изменивший в Украине многое. Не секрет, что в те годы существовали проблемы с экипировкой. При немецком тренере у нас их в Днепропетровске вообще не было. В «Днепре» нам начали стирать форму. Да, сейчас то обычное явление, а раньше футболисты стирали форму самостоятельно. На тренировку команда и тренеры должны были выходить в футболках разных цветов. Каждый игрок имел свой подписанный мяч. У Штанге мелочей в футболе не было вообще. Признаюсь, что я сильно доверял Бернду. Настолько, что иногда хочу выпить пива, а в последний момент останавливаюсь. Мол, тренер мне доверяет, как же я могу его подвести? У нас тогда в Днепропетровске подобрался прекрасный коллектив. Когда команду перестали финансировать, большинство ребят вместе с тренером переехали в Киев, где должны создать были «Борисфен».

Я бы тоже поехал, но не мог этого сделать, потому что принадлежал «Спартаку» и должен был оставаться в Днепропетровске. Особенно после того, как «Днепр» принял, оставив «Спартак», Вячеслав Грозный. А Штанге помог многим игрокам нашей тогдашней команды. Витя Скрипник с его подачи поехал в «Вердер» и поныне в Бремене живет и тренирует. Саня Евтушок засветился в английской премьер-лиге, Саша Паляница — в Австрии, Андрей Полунин — в Германии, Сергей Ковалец — в Голландии. Все эти переходы состоялись благодаря Бернду.

Мне врезался в памяти эпизод, когда Штанге уходил из «Днепра». Тренер организовал банкет, мы собрались на базе с женами, сделали шашлыки. Бернд на память о себе подарил каждому из 20-ти футболистов, которые работали с ним в «Днепре», золотые кулоны с их знаками зодиака. Например, мне достался кулон Девы. Мы тогда были приятно удивлены. Штанге поблагодарил нас за хорошо проведенное время, сказал, что не знает, как дальше сложится наша судьба, подошел к каждому игроку и вручил подарок. Это было откровение, особенно учитывая сотрудничество с предыдущими тренерами — там диктатор, там железная дисциплина, там еще что-то.

— Штанге ведь тоже специалист из ГДР...

— Дисциплина у него тоже существовала, но игровая. В быту Бернд нам доверял абсолютно. «После игры пейте пиво, кто вам запрещает? Мне важно, как вы играете», — говорит. Очень жаль, что тогда не сложилось с «Борисфеном», потому что Бернд мог заявить о себе еще громче. Даже не знаю таких футболистов, которые отзывались бы о Штанге плохо.

— Один из первых легионеров из дальнего зарубежья Андреас Зассен был у Штанге на особых, земляческих условиях?

— Бернд очень хотел помочь Андреасу, с которым работал еще в «Карл Цейсс», однако не получилось. Если ты не хочешь помочь себе сам, то никто тебе не поможет. Собственно, Зассен, Царство ему Небесное, в футбол перестал играть из-за алкоголизма. Мы видели, что он выпивал. В конце концов, Андреас конкуренции в команде не выдержал, не смог адаптироваться к нашей жизни. Мы пытались с ним общаться, шутили. Но Зассен всегда был одиночкой, не делал шагов навстречу, чтобы команда его приняла.

Даже бразилец Эмерсон, который в «Днепр» пришел почти одновременно с Зассеном, был более коммуникабельным. Вообще, считаю, Луис был одним из первых сильных иностранцев в Украине. Хотя ему здесь было очень сложно, особенно зимой и когда поля были плохого качества. Когда, как говорят, солнышко выйдет и трава зазеленеет — Эмерсон приносил команде немало пользы. В моральном плане Луису тоже было непросто. Жена у него немка, он не привык к нашей жизни. Но Эмерсон хотел играть, поэтому и команда ему поверила и помогала. Штанге же, общаясь с Луисом на немецком, требовал с него очень строго.

— При Грозном легионеров в «Днепре» не было. Зато были материальные трудности...

— Не сказал бы, что это было что-то существенное, как для тех времен. В один момент задолженность достигла четырех месяцев, из-за чего на один из матчей группа игроков не вышла в знак протеста. Впрочем, затем команду под свое крыло взял «Приватбанк», и стало спокойнее. И задолженность всю вернули. Мне так точно. Вообще, «Днепр» Грозного вспоминаю с особой теплотой, потому что именно в этот период раскрылась целая группа сильных футболистов. Правда, тот, кто тогда подавал наибольшие надежды, похоронил свою карьеру сам. Речь о Вите Белкине, которого считал уникальным игроком. Он очень хорошо дебютировал в «Днепре», выглядел просто прекрасно, но потом из-за собственных моральных и жизненных ценностей талант развить не смог. Футбол для Белкина закончился после того, как он отправился в какую-то не то что бы религию, но свою веру.

Калиниченко, Назаренко, Матюхина, Шершуна, Ротаня в дубль «Днепра» в те годы привел тоже Грозный. Это уже потом, когда они обросли мясом, Мефодиевич(Кучеревский — авт.) поверил в них и сделал основными игроками.

— Грозный строил «Днепр» по спартаковским принципам?

— Да. У Вячеслава Викторовича было свое видение, но играли мы в основном в средний и короткий пас, и тренировочный процесс строился исходя из этого. Это уже потом, когда я сталкивался с Грозным в «Арсенале» и запорожском «Металлурге» за эталон бралась игра «Челси» Моуринью. В Запорожье мы играли в зонную защиту, без либеро. Вячеслав Викторович на одном месте не засиживался, а следил за тенденциями и адаптировал к ним свое видение. Не знаю, как сейчас, потому что не имел возможности с ним работать. Сейчас всем нравится «Барселона», но так, как каталонцы, больше никто играть не может. Пытаться играть так, как «Барселона», сейчас тупо. Но это мое мнение.

— Вершиной ваших выступлений в «Днепре» был проигранній кубковый финал «Шахтеру» в 97-м. А еще более сильное поражения вам нанесли грузины из владикавказской «Алании»...

— Тот матч до сих пор больно вспоминать. Поныне не понимаю, с чем связаны те 1:4. На выезде мы сыграли вполне прилично, уступили 1:2. Вероятно, из-за того, что были не готовы психологически. Если бы не Илья Близнюк, владикавказцы могли забить нам и больше четырех голов. Кобиашвили и Гахокидзе делали с нами, что хотели, фактически вдвоем нас смели.

— Грозный сумел достичь максимума с тем «Днепром», который он создавал?

— Нет, конечно. Многие игроки потом разъехались в другие команды и раскрылись за пределами Днепропетровска, некоторые заиграл в «Днепре». Почему мы не показали своего максимума вместе? Может, не нашел общего языка с кем-то из руководителей тренер, не уступили собственными амбициями другие люди. Мы же после первого круга всегда шли на равных с «Динамо», а во втором неизменно уступали. Даже не знаю, почему.

— Причины нужно искать только в футбольных составляющих?

— Понимаю, на что намекаете, но надо отдать киевлянам должное — побеждали они честно. Конечно, определенные симпатии со стороны судейства в сторону «Динамо» были, но в целом соперники при Лобановском были сильнее. До сих пор помню матч в Киеве в 1996-м, еще когда киевлян тренировал Сабо. Мы вели 2:0, в конце первого тайма удалили Головко, но в конце хозяева сравняли счет из-за того, что судья «нарисовал» смешной пенальти. Впрочем, повторяю, в целом «Динамо» было сильнее. В отдельно взятом матче мы очки взять могли, но на дистанции киевляне очков в поединках с аутсайдерами не теряли, а «Днепр» этим грешил.

— «Днепр» после печально истории с дисквалификацией после матча отбора к мундиалю-1998 покинули  добровольно?

— Да. Потому что на протяжении года, пока не мог играть, добросовестно тренировался, поддерживал форму. Еще до матча с «Кривбассом», который был для меня первым после дисквалификации, тогдашний тренер «Шахтера» Валерий Яремченко подошел ко мне и сказал, что заинтересован в моих услугах. Затем я сыграл поединок против криворожан, где на четвертой минуте забил в ворота Лавренцова едва не первым после возвращения прикосновением очень красивый гол, и принял предложение «горняков». Точнее, я хотел  остаться в «Днепре», но переговорил с руководством и так и не понял, что будет с финансированием команды. Андрей Стеценко мне тогда прямо сказал: «Сергей, сейчас нам выгоднее тебя продать». Все было очень честно. Потом была встреча с тогдашним вице-президентом «Шахтера» Равилем Сафиуллиным и первым его вопросом было, договорился ли я с «Днепром». Тогда и подписал контракт.

— Говорят, что в «Шахтере» Яремченко немало было завязано на личных отношениях между тренером и игроками...

— Это трудно оспорить. Валерий Иванович — хороший психолог, для него важно, чтобы игроки ему доверяли. Конечно, у него был костяк из местных игроков — Орбу, Зубов, Леонов, Попов. Этих ребят Яремченко вел с детства и безгранично доверял им на взрослом уровне. Особенно когда только пришел в «Шахтер», это чувствовалось. Хотя мне Валерий Иванович тоже доверял абсолютно. Вообще, «Шахтер» был первой в моей профессиональной карьере командой, в которой я вообще не знал, что такое финансовые проблемы. Таких размеров зарплат, как сейчас, тогда не было, но мы знали, что такого-то числа ежемесячно деньги гарантированно получим. Все до копейки. В Донецке были созданы все условия для того, чтобы игрок думал только о футболе, а тема финансов его не беспокоила вообще. Собственно, именно стабильность меня в «Шахтере» и привлекла. После того первого после дисквалификации матча с «Кривбассом» имел ряд более привлекательных в материальном плане приглашений. Но принял предложение Яремченко, ибо он заверил, что в Донецке не обманут.

— «Шахтер» при Яремченко был готов бороться с «Динамо» за чемпионство?

— Это было трудно. «Динамо» того времени было полуфиналистом Лиги чемпионов. Ситуация та же, что и с «Днепром». В отдельно взятом матче мы «Динамо» победить могли, но стабильности на протяжении всего турнирного пути не хватало. В целом команда с Яремченко прогрессировала. Поэтому его отставка на старте второго круга чемпионата-1998/1999 стала для нас неожиданностью.

— Почему неожиданностью?

— Мы выиграли два матча из трех в чемпионате, сыграв вничью с «Кривбассом», который тогда шел вторым. Потом поехали в сборную, которая проводила сбор на Кипре, а когда вернулись, нам представили нового тренера — Анатолия Бышовца. Могу сказать, что с первого же дня у Анатолия Федоровича не получалось ничего. Команда его банально не приняла. На первом же собрании Гена Орбу поднялся и спросил у президента: «За что вы уволили нашего главного тренера?» Чуть позже Ринат Ахметов нам рассказывал, что Бышовец после этой встречи сразу хотел уехать, говорил, что команда его не восприняла. Ринат Леонидович уговорил остаться, но результата это не дало. Почему так произошло — не понимаю. Возможно, у команды был шок и она не могла прийти в себя после отставки Яремченко.

— Может, Валерий Иванович через своих людей в команде тоже как-то приложился к тому, чтобы Бышовец в команде не прижился?

— Нет. Об этом не может быть и речи. При Яремченко мы были прекрасно готовы физически, «неслись» на протяжении всех 90-и минут. Когда игроки приехали из сборной и начали работать с Бышовцем, то осознали, что команда просто остановилась. Система подготовки изменилась кардинально. Чаще бывает, что после смены тренера команда переживает психологический подъем, однако это изменение дало обратный эффект. Мы очень старались завестись, преодолевали себя, но не получалось ничего. Кроме того, Бышовец всегда ставил себя выше команды.

— Как Романцев?

— Романцев своих интересов выше командных не ставил никогда. Любое его действие было направлено на команду. Анатолий Федорович общался с футболистами, но, по моему мнению, в его лексиконе было слишком много «я». «Я, я, я, я, я...» — ребята этого не воспринимали. Большинство об этом говорить не хочет, но мне скрывать нечего. Единственный, в кого Бышовец поверил, так это в Толика Тимощука. Тот пришел в «Шахтер» нападающим, а Анатолий Федорович сначала нашел ему место справа в полузащите, затем снова перевел в нападение. Как бы Толик не играл, Бышовец его ставил. Также не могу сказать, что Анатолий Федорович не доверял мне. Напротив доверял, хотя у меня тогда не все получалось. А вот Орбу и Зубова Бышовец посадил на лавку.

— Существует мнение, что в матчах квалификации Кубка УЕФА против голландской «Роды» команда «сплавила» Бышовца...

— Вряд ли. Могу говорить лишь о себе. Я тогда заболел тяжелой формой фолликулярной ангины. Это был июль месяц и я в течение недели лежал с температурой 39. Когда жар спал, меня повезли на обследование. Врачи сказали, что со мной все нормально и главное, что болезнь не дала осложнений на сердце. Бышовец спрашивает медиков: «Что ему нужно?» «Две недели, чтобы прийти в себя» — отвечают. То есть, начинать должен был с легких кроссов, а нагрузку медленно увеличивать не раньше, чем через неделю. Как было на самом деле? Вышел, первый день побегал, второй. На третий бегу, а помощник тренера Сергей Ященко говорит: «Тебя зовет Бышовец». Прихожу и слышу от Анатолия Федоровича, что меня включают в группу игроков, которые готовятся к матчу, потому что один из футболистов выпал из обоймы. Не мог же я сказать тренеру «нет». Начал работать, форсировать подготовку, но сил не было. По себе чувствовал, что выдерживаю не более 45-ти минут. Я был просто «загнанным», потому что после такой тяжелой болезни восстановиться мне не дали.

Бышовец разговаривал с врачами, с помощниками, но решение принимал такие, которые считал правильными сам. Он собирал тренерский совет из пяти футболистов. Вызовет нас и спрашивает: «Каковы ваши мысли?» А потом ставит перед фактом: «Первое — играем в пять защитников». Мы с ребятами пытались возразить, мол, давайте в четыре, потому что нам всегда не хватает одного игрока впереди. «Пять защитников железно. Что дальше?» — слышим ответ. А что дальше? Разговаривать было бесполезно.

Уже позже, когда Бышовец ушел из команды, а мы под руководством сначала Алексея Дрозденко, а затем Виктора Прокопенко собрались на сборе в Ялте, я разговаривал с Вадимом Тищенко. Тот всегда отзывался о Бышовце, под руководством которого выиграл олимпийское золото, только положительно. Когда я рассказывал Вадиму, как Анатолий Федорович работал в «Шахтере», он не верил: «Не может быть» Не знаю, возможно, Бышовец хотел внести в свою работу новые веяния, но не получилось у него ничего.

— Из «Шахтера» вы ушли почти сразу же, как только команду возглавил Виктор Прокопенко. Почему?

— Я никогда не навязывался тренеру. После Бышовца и тех матчей с «Родой» для меня главное было — отдохнуть. Надо отдать должное Анатолию Федоровичу — в отставку он подал сам. Как только это произошло, ко мне подошел исполняющий обязанности тренера Дрозденко: «Сергей, ты плохо выглядишь». Я не стал возражать: «Да, меня не хватает, я уставший, не готов физически». — «Так отдохни». С того времени обычно выходил на замены. Играть, может, хотелось... Весь декабрь я отдыхал. Когда пришел Прокопенко, то сразу начал протаскивать своих людей. Яремченко, который был в команде, советовал: «Останься, потерпи немного и все будет хорошо».

Контракт у меня закончился, но поскольку понятия «свободный агент» тогда не существовало, я все еще принадлежал клубу. Из разговора с Сафиуллиным я понял, что тренер рассчитывает на других, хотя Равиль Сафович и говорил, что мне здесь созданы условия, и я могу сильно не спешить. Ответил, что обузой не буду и отсиживаться только для того, чтобы получать зарплату, не стану. Проблема была только в том, чтобы найти клуб, способный заплатить за меня солидную компенсацию. Дело в том, что из «Днепра» меня выкупили за весомые, по тем временам, деньги, с учетом этого высчитывались какие-то коэффициенты, которые влияли на стоимость. В Днепропетровске, где наладилось финансирование, хотели меня вернуть, но через год-другой. Меня спросили, какие условия перехода и когда узнали, посоветовали сидеть в Донецке, пока не выгонят. Стоил я тогда примерно 400 тысяч долларов, и днепряне еще не готовы были расставаться с такой суммой. Хотя в «Днепр» вернуться хотел и все же надеялся, что клубы договорятся.

Однако из разговора с Прокопенко и Яремченко я узнал, что есть вариант с Китаем. Заинтересовался, потому что другого выхода не видел. Вроде был готов доказывать, что способен закрепиться в «Шахтере», но действия тренерского штаба давали понять, что Прокопенко мне не доверял. «Днепр» купить не мог, а китайцы были готовы заплатить полсуммы и договорились с Донецком об аренде. Думал, поиграю сезон, заработаю каких-то денег и вернусь. После этого клубу, желавшему меня купить, надо было выплатить только вторую половину стоимости. Но судьба сложилась так, что в Поднебесной мне понравилось во всех отношениях. В частности и потому, что на протяжении четырех лет повезло работать только с российскими тренерами — три года с Валерием Непомнящим и еще год с Борисом Игнатьевым. Когда отыграл первый сезон, то сразу получил приглашения от нескольких ведущих китайских клубов. Тогда и начал сопоставлять для себя уровень жизни в Украине и Китае. Думаю, мне 29, у меня двое детей, надо задуматься о будущем. Вот и решил заработать денег. И совсем не жалею о таком шаге.

— Сергей, в Китае вы выступали вместе с россиянином Сергеем Кирьяков и белорусом Эриком Яхимович. Не боялись, что играя в чемпионате, где уровень футбола ниже, чем тот, к которому привыкли, банально загуляете?

— На то время по правилам китайской первенства в заявку могли попадать четыре иностранца, а на поле одновременно могли выйти только трое. Кроме нас с Сергеем и Эриком, за «Шаньдун Лунен» выступал еще один иностранец. А в Китае, в отличие от Украины, с легионерами не церемонятся. Плохо играешь — мгновенно прощаются. Наименьшую неудачу спихивают на иностранцев. Валерий Непомнящий сразу объяснил мне, что к чему. Я старался, хотя представители клуба «Шэньян Хайши» долго не подписывали со мной контракта. Непомнящий поддерживал, говорил, что все будет хорошо. Наконец, сезон-2000 мы закончили на седьмом месте, хотя до того команда или выступала в низшей лиге, или не входила в десятку. Довольны руководители остались и моей игрой (Нагорняка по итогам того чемпионата назвали лучшим легионером чемпионата Китая — авт.). После этого Непомнящий возглавил японскую «Санфречче Хиросиму» и звал меня с собой. Впрочем, остановил меня контракт, стоимость которого в Китае была в два раза выше, чем в Японии. Так я и оказался в «Шаньдун Лунен», который возглавил Борис Игнатьев.

— На протяжении следующих двух лет выступлений за «Шаньдун» вы снова работали с Непомнящим. В чем феномен этого тренера, который столько лет успешно трудился в Африке и Азии? Его коллеги из СССР такой экзотикой наедались быстро…

— Валерий Кузьмич обладает феноменальной чертой — умением находить общий язык с людьми с разным менталитетом. Поэтому он проявил себя и как тренер сборной Камеруна, и в Корее, Китае и Японии. Как тренер Непомнящий сформировался в СССР, однако у него было свое, отличное от большинства советских тренеров видение футбольного процесса. Непомнящий — это совсем не советская тренерская школа. Валерий Кузьмич говорил: «Катайцы, как наши: оставь без присмотра — ничего не сделают. За оставленными без присмотра корейцами и японцами нужно следить, чтобы не делать больше. Китайцы от коммунистического строя переняли все худшее». По словам Непомнящего, японцам стоило дать задание пробежать, например, 5 по 100 м и можно было не сомневаться, что каждый из них выполнит это индивидуально. Китайцы же постоянно пытались отлынивать.

В «Шэньян Хайши» в Непомнящего я был единственным русскоязычным игроком. Валерий Кузьмич не диктатор, а прекрасный дипломат. Поэтому после проигранных матчей он больше упрекал меня, а китайцам говорил, что они сыграли хорошо, но не все получилось. Я удивлялся, ведь сыграли на самом деле плохо. Это уже потом понял, что Непомнящий демонстрировал чудеса дипломатии. Он понимал, что упреками по той грязи, в которую влезли, он команду не вытянет. Валерий Кузьмич — прекрасный психолог и благодаря огромному опыту свое умение грамотно реализует. Но в первый год, повторюсь, мне было тяжело. Это уже потом, когда появился Яхимович, а в последний год Кирьяков, было в моральном плане проще.

— Борис Игнатьев в Китае тоже «брал психологией»?

— Я еще Игнатьеву говорил: «Борис Петрович, главное — берите русскоязычных. Берите и требуйте с нас». «Да нет, русские только пьют и не хотят работать» — отвечает. И набрал в команду чилийца, аргентинца, уругвайца. Из этой компании стоит выделить лишь уругвайца Хосе Эрреру, который в течение шести лет выступал в итальянской Серии А за «Кальяри» и «Аталанту», был победителем Копа Америка-1995. Хосе — это настоящий профессионал, который доказывал свой класс в каждом матче. А 33-летний чилиец приехал, относился в контрольном матче, как электровеник, подписал контракт и на том его игра закончилась. С аргентинцем ситуация аналогичная. Борис Петрович удивлялся: «Как же так, они же так хорошо двигались». «Я же вас предупреждал, — говорю. — Первый год выступлений в Китае дал мне четкое понимание об иностранцах, которые сюда едут». Витя Мороз, который играл за другую команду, рассказывал то же самое. Агенты латиноамериканцев умеют представлять игроков в яркой обертке.

Это уже позже Игнатьев, поняв, что к чему, пытался подписать Илью Цымбаларя и Диму Радченко. Но согласия на приобретение не дал президент клуба. Мол, иностранцев на этот год уже достаточно. Конечно, руководство было недовольно, что команда, которая ставила задачу стать чемпионом, после первого круга занимала третье место с конца. Правда, во второй части турнира ситуацию мы немного исправили, выиграв 12 матчей при ничьей и поражении. При этом в десяти последних поединках мы победили. И продемонстрировали при этом очень результативный футбол, завершая игры со счетами типа 5:2 или 5:3. Менее двух голов мы в тот период вообще не забивали, играли в свое удовольствие. Борис Петрович после того очень хотел остаться, но что-то у него не срослось.

— В Китае вы общались только с русскоязычными футболистами?

— Почему же? С китайцами тоже общался, но меньше, практически никто из них не говорит по-английски. Я же по-китайски знал только банальное: «привет», «до свидания», «как дела?». Поэтому с местными игроками общались в основном через переводчика, который был за нами закреплен. С другими легионерами свободно общался на английском, который выучил благодаря именно переезду в Китай. Сейчас, когда путешествую по миру, эти знания мне очень помогают. Может, мой английский не очень грамотный, потому что в школе изучал немецкий язык, но проблем в общении не чувствовал ни в одной из стран. Главное, что все меня понимают.

Хотя сначала учить английский заставила жизнь. В первой китайской команде рядом со мной выступали перуанец и камерунец Тоби. Я разговаривать с ними не мог. Помощник Непомнящего Виктор Слесарев подарил мне книгу-самоучитель английского. Вот с ней постепенно и начал осваивать иностранный язык.

Во второй год выступлений в Китае со мной в команде играл легионер из Ганы, где английский является официальным. Благодаря ему усовершенствовал свои знания еще больше. А когда есть практика, то усваивать язык легче, если говоришь неправильно, всегда кто-то исправит. В последний год в нашей команде выступал игрок Зимбабве и он также мне сильно помог.

— На бытовом уровне Китай вас чем-то поразил?

— Удивило то, которые в Китае уже в 2000-м году были стадионы. В Шанхае — чисто футбольный и олимпийский, современные арены в Пекине и Шиньяне. Неожиданностью было то, что когда мы начали хорошо играть, на матчи собиралось по 80 тысяч зрителей. Это при том, что ранее более 30-40 тысяч поединки нашей команды не собирали. Когда ты выходишь на поле, видишь этот «биток» и никого, кроме судьи, не слышишь — это потрясающе. Тогда действительно понимаешь, ради кого ты играешь. В Украине такую аудиторию в матчах с моим участием собирали лишь поединки сборной против Франции, Германии, Италии. В Китае такое было в каждом матче.

«Шэньян Хайши», за который я выступал в 2000-м, считался командой довольно бедной. И президент был человеком немного мафиозным. Со временем начал понимать, что часть зарплаты мне платят «черными». Когда мы заняли седьмое место, руководитель был очень счастлив. И вот, когда сезон завершился и Непомнящий решил поехать в Японию, наш президент решил удержать хоть меня. Он договорился с владельцами других клубов, чтобы они не предлагали Сергею (моей фамилии там никто не знал, не могли ее произнести) больше денег, чем ему платят в «Шэньян Хайши». Сошлись на том, что предложат максимально столько же и тогда право выбора будет за мной. Узнал об этом нюансе уже когда должен был подписывать контракт с «Шаньдун Лунен». Владелец клуба сказал, что он принимает мои условия, но в прессе мы должны указать несколько иначе, то, что устроит президента моего предыдущего клуба. Разницу в контракте я получил «черными» деньгами. Но и при этом они как-то провели эту сумму так, что из нее были заплачены налоги. Хотя в целом «Шаньдун Лунен» был клубом очень прозрачным, оно и не удивительно, ведь содержал команду энергетический спонсор, монополист в этой области во всем Китае, денег там много.

— Рассказы о «черной кассе» в китайском футболе выглядят неожиданными учитывая, что в Поднебесной за коррупцию можно получить и смертную казнь…

— В 2001-м, когда закончил в Китае свой первый сезон, наблюдал за одним футбольным коррупционным скандалом. Две команды боролись за выход в высшую лигу. При куче условий одной из них нужно было еще и выиграть с соответствующей разницей. Чудеса начались с 80-й минуты в обоих матчах с участием претендентов, когда забивать начали одни и другие. Конечно, это были договорные игры, из-за чего разгорелся скандал. Но китайцы тоже проявили себя либералами и попытались конфликт замять.

Вообще, в Федерации футбола Китая висит черная доска, на которой каждый может анонимно написать, кто, за что и сколько получил. После этого скандалы пытаются решать внутри, не доводя дела до правоохранительных органов. Ведь если в Китае за коррупционные скандалы берется милиция, то затереть их, как у нас, уже невозможно. Причем расследование идет очень быстро. Поэтому Федерация указала всем судьям, которые брали деньги, вернуть их. Признались, раскаялись и вернули деньги все, кроме двух. Им давали шанс до последнего, но те не покаялись. Когда за дело взялись правоохранители, факт получения взятки они быстро доказали. После этого один из судей дал заднюю, во всем сознался, но его однако отстранили от футбола и дали условный срок. Другого арбитра, который отказывался признаваться до последнего, после доказательств его вины посадили на десять лет. Тот, насколько мне известно, не выдержав психологического давления, через пару лет в тюрьме умер.

Впрочем, сказать, что после этого скандала судейство в Китае улучшилось, не могу. Я даже спросил об этом президента одного из клубов, мол, судить же лучше не стали. Тот согласился, лишь отметил, что денег судьи начали брать вдвое больше. Но, с другой стороны, как бы китайские арбитры не судили, по сравнению с тем, что творят их украинские коллеги, они выглядят просто мальчиками. Китайцы могут трактовать односторонне спорные моменты. Но по сравнению с тем беспределом, который творился у нас в конце 90-х — это цветочки. Непомнящий как-то сказал, что в Корее, когда судья ошибся, ни у кого даже мысли не возникало, что он мог получить деньги. В Китае, так же, как и у нас, о подкупе говорят сразу.

— Если бы в годы вашей футбольной карьеры черную доску поставили в ФФУ, вам бы нашлось, что на ней написать?

— Я не смог бы написать по той простой причине, что сам с судьями не работал и при передаче денег не присутствовал.

— Но о чем-то вы знали?

— Знали мы немало, но доказать то, о чем знаешь, трудно. Такие вещи могут рассказать руководители клубов, но они этого никогда не сделают.

— Очевидным было другое: в первой половине 90-х таким командам, как винницкая «Нива» в выездных матчах ловить было нечего...

— Мы воспринимали это как должное: едешь, а на выезде судья тебя давит. Сейчас тоже, работаешь на телевидении и смотришь — играет «Шахтер» против «Днепра». Две команды демонстрируют сильный футбол. Равная игра, вдруг... «Шахтеру», может, эта помощь и не нужна, может, горняки выиграют и самостоятельно, но судья начинает выдумывать такие вещи, которые на голову не налазят. Причина в том, что судьи так же, как раньше боялись «Динамо», сейчас боятся «Шахтер». На арбитров давит авторитет команды. Не могу сказать, что они заинтересованы, хотя этого тоже не исключаю. Когда арбитр в одном и том же матче трактует одинаковые эпизоды в разные стороны по-разному, это наталкивает на разные мысли.

Наконец, поверьте, среди нынешних судей есть те, кто умеет судить, но собственными непонятными решениями они бросают тень на себя и на своих коллег. Один не увидит руки в момент, когда ее увидел весь стадион и вся Украина, другой увидел руку, когда мяч попал в голову. Потом отбыл  непродолжительную дисквалификацию и судит снова, допуская те же ляпы. Не знаю, чем там занимается Коллина. На мой взгляд, судьи должны быть открытыми, хотя бы в общении с прессой. Почему за границей, когда судья ошибся, он может публично извиниться или признать свою ошибку, как недавно сделал Вольфганг Штарк, сломавший игру дортмундской «Боруссии»?

В Украине судьи — закрытое общество. Самое парадоксальное, что Коллина, будучи судьей в Италии, участвовал во всех шоу и говорил о своей работе открыто. Мне кажется, что судьи, публично признав свои ошибки, могли бы снять то напряжение, которое существует при обсуждениях их работы. Взять, хотя бы, арбитра Игоря Ищенко, которому хватило смелости признать, что он не увидел игры рукой в исполнении Дарио Срны. Конечно, Ищенко похоронил свою карьеру собственными судейскими решениями, но сам факт. Таких случаев у нас не было уже давно.

— В 90-е годы судейство было лучше, чем сейчас?

— Разница, конечно, есть. В 90-е матчи обслуживали арбитры, у которых был опыт работы в союзном чемпионате, работавшие на международных матчах. Сейчас же в украинском чемпионате есть только одна бригада, которая обслуживает матчи еврокубков, и та, пожалуй, удостоилась такой чести авансом, потому, что в Украине работает Коллина. Кроме того, на качестве судейства сказывается и то, что в Украине среди арбитров почти нет хороших в прошлом профессиональных футболистов. До недавнего времени таких было двое — Олег Деревинский и Игорь Покидько. Когда они обслуживали матчи, сразу чувствовалось другое восприятие футбола арбитрами. Хотя, повторюсь, украинские судьи в целом умеют судить. Когда захотят. Но должен с грустью констатировать, что судьи на наш футбол имеют серьезное влияние. Хотят они того или нет, но на результаты они влияют.

— Когда Виталий Кварцяный угрожал рассказать, кто, где, сколько и за что брал, он знал, о чем говорит?

— Думаю, Виталий Владимирович не лукавил. Он эти слова сказал, когда очередные судейские решения его задели за живое. Вообще, я очень хорошо отношусь к Кварцяному. Конечно, как тренер, он личность довольно своеобразная. Но о том, что происходит, он говорит честно и открыто. Когда выступал под руководством Виталия Владимировича после возвращения из Китая, то понял, что этот человек просто болен футболом. Это при том, что его методы тренерской работы многим не нравятся. В частности, не нравились и мне, но раз я туда пришел, то должен был подчиниться.

— Что именно не нравилось?

— Например, то, что Виталий Владимирович заставляет очень много бегать в бронежилетах. Конечно, молодым такую школу пройти очень полезно. Тот же Хачериди когда-то поработал у Кварцяного и ныне выступает за «Динамо» и сборную. Кварцяный нашел для украинского футбола Марко Девича, Папу Гуйе. Я помню, каким Девич приехал в Украину. Он был способен разве что обыгрывать на месте. Кварцяный же заставлял Марко брать мяч, лезть в борьбу, обыгрывать. Иногда эти вещи шли во вред команде, но в какой-то момент у Девича начало получаться все то, что Кварцяный от него требовал. Виталий Владимирович — это как раз тот тренер, который способен очень быстро донести до молодых футболистов, что именно им нужно, чтобы окрепнуть. Он может кричать, делать что-то неправильно, кого-то не устраивать, но все, чем он занимается, неподвластно личным амбициям. Кварцяный понимает футбол так, как он его понимает, и раз его команды давали результат, значит, такая позиция имеет право на жизнь.

— А разносы вроде того, что попал в интернет, Кварцяный часто устраивает?

— Постоянно. Можем ехать с игры, Виталий Владимирович зацепится с молодым игроком, почему он сыграл не так, а потом заводится и начинает высказывать претензии другим футболистам. Что-то затронет и начинает разбор игры. Всем выдаст на орехи, кого-то похвалит и успокаивается. Но молодым, в основном, доставалось при любых раскладах, независимо от того, выиграли или проиграли. Опытных футболистов Кварцяный уважает, требует, но уважает. А когда мне что-то не нравилось, и я не хотел этого делать, то никогда не спорил, а учитывая возраст и опыт, мог сзади чуть просачковать. Но говорить, что делать этого я не буду, не позволял себе никогда, потому что уважал Кварцяного как тренера.

— Кварцяному можно перечить?

— Когда общаешься один на один, а при команде... Виталий Владимирович — человек эмоциональный. С ним надо разговаривать, когда он успокоился. Поверьте, с глазу на глаз с Кварцяным разговаривать очень легко. Он очень приятный собеседник, а остальное — это искусственно созданная ширма. За ней скрывается совсем другой человек. Мы прекрасно пообщались, когда Виталий Владимирович был у нас на программе. Собственно, он и в команде такой же: может накричать, а потом, когда видит, что ситуация становится напряженной, выдать несколько «горбылей», чтобы все рассмеялись.

Вспоминаю один разбор через день после матча. Как правило, в таких ситуациях телефоны все футболисты выключают. На этот раз телефон вратаря Виталия Постранского стоял на подзарядке на холодильнике в раздевалке. Виталий Владимирович рассказывает, кто, что и как должен делать. За полтора часа, что мы там сидели, получили уже почти все. Возникла пауза, все затихли. И тут у Виталика зазвонил телефон. А рингтоном у него стоял известный стишок «Як романтично пахне ковбаса...» Все дружно начали смеяться, а Кварцяный только буркнул: «Все, закончили». Или отчитывает Виталий Владимирович Папу Гуйе. Тот только приехал в Украину, ничего ни на украинским, ни на русским не понимал. Кварцяный же, краснея, эмоционально объяснял, как надо играть. Папа стоит, опустив голову, а мы со стороны сидим и давимся со смеху. Тогда вспомнилась история из «Особенностей национальной рыбалки», как Кузьмич разговаривал с финном. Виталий Владимирович это также понял, но немножко позже и прямо перед Папой рассмеялся: «Что тебе говорить, ты ничего не понимаешь».

— Юрий Дудник рассказывал, как Кварцяный прыгал в болото и показывал Василию Сачко, как бить головой...

— Ну, я видел, как он демонстрировал подкат в парадном костюме (смеется). Он просто живет футболом. От сотрудничества с Кварцяным у меня остались только положительные эмоции. И даже не потому, что все у нас получилось — команда играла хорошо и до меня.

— В сборной вы работали с еще одним эмоциональным тренером — Йожефом Сабо…

— У Йожефа Йожефовича была очень высокая ответственность за результат. Он мог очень долго говорить о том, что можно вложить в несколько фраз. Но, видимо, у него такой метод — разжевывать до мелочей. На наш взгляд, весь этот процесс был слишком растянут. Помню, во Франции Йожеф Йожефович давал установку полчаса. Мы начинаем понимать, что устаем. Закончив, Сабо спрашивает Лобановского: «Валерий Васильевич, вам есть что добавить?» Лобановский сказал две фразы, после которых хотелось сразу надеть бутсы и выходить на поле. Дословно не помню, но Валерий Васильевич сказал что-то вроде «мы должны выйти и показать все то, что мы тренировали». Или проиграли 0:2 на выезде немцам. Йожеф Йожефович очень расстроился и этого не скрывал. Лобановский же, понимая, что через три дня нас ожидает следующий матч, зашел в раздевалку и сказал: «Ребята, видимо, сегодня нам еще рано обыгрывать сборную Германии на ее поле. Готовимся к следующему матчу». Напряжение мгновенно спало.

— Кто реально руководил той сборной — главный тренер или тренер-консультант?

— Думаю, что Сабо. Лобановский присутствовал на всех тренировках. Очевидно, Йожеф Йожефович советовался с Валерием Васильевичем, но думаю, что всю работу проводил Сабо. Впрочем, у киевского «Динамо» и у сборной программы тогда были идентичны. Да и зачем было что-то менять, если основу сборной составляли восемь-девять динамовцев? В эту компанию в разное время вливались то я, то Витя Скрипник, то Сергей Скаченко, то Сергей Попов, то Володя Никитин.

— С нединамовцами Лобановский вел работу, чтобы переманить их в Киев?

— Со мной — да. Перед дисквалификацией у нас состоялся разговор и я принял предложение о переходе в «Динамо». Если бы не история после матча с Хорватией, то с 1998 года, пожалуй, выступал бы за киевлян. Пригласил меня Валерий Васильевич на встречу в присутствии Григория Суркиса и протянул бумагу, на которой было указано десять пунктов, которые необходимы для выступлений в «Динамо». Я немного запаниковал, но хорошо отложилось в памяти, что первым пунктом указывалась мотивация. Меня это, признаться, поразило. Но Лобановский объяснил, что для него важно, имеет ли игрок мотивацию выступать за такую команду как «Динамо» Киев.

— В той истории с дисквалификацией кого-то обвиняете?

— Да я и не обвиняю, а на 99 процентов знаю, кто это сделал. Но кто, сказать не могу. Могу, только, развеять слухи о том, что, мол, я взял на себя возможную дисквалификацию Дмитрулина. Это бред. Дай Бог здоровья тому человеку, из-за которого я тогда пострадал. Он до сих пор работает, поэтому пусть работает. Единственное, что могу сказать: меня рассмешили рассказы Йожефа Йожефовича о том, как я все это делал, как я перед игрой зашел в раздевалку, потом зашел в туалет и что-то выпил. Такое впечатление, что Сабо ходил за мной с камерой и наблюдал за каждым моим шагом. Думаю, эксперты и сами во всем разобрались и поняли, что к чему. После всего, что произошло, люди звонили и удивлялись: «Сергей, зачем тебе этот допинг, у тебя и так два сердца». Что мне говорить? Конечно, я написал официальное объяснение, что принял запрещенный препарат случайно, потому что существовала опасность, что команде могли засчитать поражение 0:3.

Я обвиняю только себя. Из-за того, что был слишком доверчивым. Выводы я для себя сделал и после того никаких витаминов не употреблял. Исключение сделал только когда выступал в «Шахтере», но и там сразу предупредил врачей, чтобы были осторожными, потому что повторная дисквалификация будет для меня пожизненной. В Китае, Луцке и Запорожье восстановительных препаратов избегал. Пропарюсь в сауне, посещу массажиста, лишний раз пробегу кросс — этого хватало. После Хорватии на допинг-контроле ходил раз десять. В первых двух случаях даже волновался, боялся, чтобы в организм не попало ничего случайного. Ведь бромантан, на котором попался в 1997-м, мог быть обнаружен только в случае, когда принимал его перед игрой. А я тогда ничего запрещенного не пил.

Или возьмите Александра Рыбку. Фурасемид, на котором он попался, употребляют, чтобы скрыть следы сильных препаратов. Хотя я более чем уверен, что Александр принимал фурасемид, чтобы согнать вес, с которым у него всегда были проблемы. Конечно, глупость самого футболиста. Если я мог сделать скидку на непрофессионализм определенных людей, то Рыбка может винить исключительно себя.

— В то время, когда вы выступали за «Арсенал», в команде за короткий период из-за сердечных приступов ушли из жизни два молодых футболиста — Абхазава и Павицкий. Думаете, причиной трагедии могла стать фармакология?

— Что касается Абхазавы, то я только пришел в команду и увидел человека, как оказалось, в первый и последний раз в жизни. Познакомился с Шалвой на собрании команды, а на следующее утро мы должны были вылетать на сбор в Турцию. Утром говорят, что Апхазава умер. Для команды это был шок. А молодого парня, который скончался позже, я не знал. В любом случае, насколько мне известно, ни одна история, ни другая с допингом не связана.

— Считаете, вы вовремя закончили карьеру или еще могли поиграть?

— Поиграть еще мог, но 35 лет — это тоже солидный возраст. Не каждый игрок и до 30-ти дотягивает. Ни о чем не жалею. Наоборот счастлив, как прожил свою футбольную жизнь. То, чем занимаюсь сейчас — новая страница. Хорошо, что частично она связана с футболом. Есть возможность и, поддерживая форму, выступать за ветеранов, и выступать в качестве эксперта на телевидении.

— Футбол сегодня — скорее увлечение. Живете на то, что заработали раньше, или освоили другую профессию?

— И на то, что заработал раньше, тоже. Но, к счастью, есть друзья, которые помогают заработать денег и сейчас. Никогда не ставил материальный достаток на первое место, но без него тоже не проживешь. Что касается работы на телевидении, то ценю ее за то, что она оплачиваемая. Может, для кого-то это и не малые деньги, но для меня главное, что имею возможность находиться в футболе, обсуждать последние события. Конечно, понимаю, что кому-то мои высказывания могут не понравиться, но никому угодить не хочу, всегда выражаю свою субъективную точку зрения.

— Марио Баслер, который работает экспертом на немецком телевидении, не избегает остро критиковать даже тех, с кем раньше играл за одну команду и кто сейчас тренирует. Однажды Марио спросили, как те, кого он не жалеет, относятся к его критике. Баслер ответил, что они встречаются, пьют пиво и смеются над тем, что он сказал…

— Думаю, больше всего на меня обижаются судьи. В любом случае, всегда стараюсь обосновать свое мнение. Не исключаю, что иногда бываю не прав. Даже по тем же судьям. Потому что мыслю даже не как тренер, а как бывший игрок. Знаю, какое влияние имеют судейские ошибки и поэтому всегда принимаю сторону игрока. Хотя если футболист сделал какую-то глупость, то всегда поддержу арбитра. Вместе с тем, пытаюсь понять, почему так поступил игрок. Например, удалили Кучера в матче Украина — Австрия. Он не прав, но я его понимаю, потому что по-мужски он поступил правильно. Хотя и в интересах команды надо сдерживаться. В своей нынешней работе на телевидении больше ценю то, что никто мне не указывает, что я должен говорить. Если бы мне хоть раз сделали такой намек, развернулся бы и ушел. Может, мы (имею в виду экспертов нашего канала Леоненко, Ищенко и Несмачного) не всегда правы, но всегда объективны. Понимаю футболистов и могу их поддержать. Но поддерживать постоянно нельзя. Если игрок не делает выводов, его нужно критиковать.

— Вам не кажется, что раздувание «Профутболом» темы вокруг гола Луиса Адриано в Дании — уже не критика, а критиканство?

— Не кажется. Если брать по большому счету, то Адриано сделал большую глупость. Отговорки, мол, он не слышал и не видел — бред. Все он прекрасно видел, но его переклинило. В том, что произошло, виноват не «Шахтер», а сам футболист. Если бы Степаненко не отобрал мяч и «горняки» сразу дали бы сопернику забить гол, имидж Донецка не пострадал бы, а наоборот повысился. А так Европа не зря помнит не о легкой победе «Шахтера» над «Норшелланом», а о голе Адриано. Послушайте, что говорит Кьеллини: «Если бы у нас произошло нечто похожее, игра без красных карточек не завершилась бы». «Шахтер» подмочил свою репутацию. И это хорошо, что до завершения группового турнира и зимней паузы оставался лишь один матч. Хотя, думаю, «горнякам» все равно не забыли этой выходки Адриано. В матче в Дортмунде, убежден, донетчанам снова вспомнят этот гол. Особенно их бразильскому нападающему. Плохое помнится долго.

— Футбол для вас — это только удовольствие?

— На сборах или после неудачных матчей эту игру ненавидишь и хочешь о ней забыть. Но это эмоции. Утром просыпаешься и через день-два понимаешь, что без футбола жить не можешь. Однако с тех пор, как закончил в 35 лет карьеру, почти безболезненно, не останавливаясь, вошел в новую жизнь. Начал сам бегать, с другими бывшими футболистами даже стал победителем любительского кубка. Сейчас мне 41 и минимум пять дней в неделю занимаюсь спортом — два-три раза фитнес, два-три раза футбол.

По вторникам и четвергам в 13.00 приезжаю на киевский стадион ЦСКА, где летом на поле, а зимой в зале наша компания играет в футбол. Иногда нас собирается по четыре команды. Это придает сил и эмоций. С нами играет человек, которому 72. Это — Владимир Иванович Морозов, трехкратный олимпийский чемпион по гребле на каноэ. Глядя на него, понимаешь, сколько еще можешь приходить и играть здесь в футбол! Вообще, Владимир Иванович дает нам фантастический заряд энергии и позитива. Когда он начинает говорить, мы открываем рты и слушаем. Хотя нам всем уже за 40. В тех историях жизни Владимира Ивановича — победы на Олимпиадах, шутки.

Посмотреть на наши баталии приходит немало действующих футболистов. Недавно были Алиев с Лысенко, заезжал, когда гостил в Киеве, Мирон Маркевич. От футбола, от общения устать невозможно. Конечно, у каждого свое мнение. Вот Андрей Несмачный забыл о футболе, ни за кого не бегает, нигде не играет. Он стал домашним. А я так не могу.

— Сергей, видите свое футбольное продолжение в сыне?

— Сейчас Юре 14 и он занимается в школе «Арсенала». Сначала думали, что это я его туда отдал. Впрочем, я ни к чему сына не заставляю. Единственное, что сделал — отвел его к тренеру Юрию Гордиенко. Тогда же поговорил с тренером, что все должно быть честно. В футбол за сына я никогда играть не буду, и пусть ребенок строит свою жизнь сам. Конечно, когда прихожу на игру, то подсказываю. Да и то при ребятах ограничиваюсь общими фразами. Когда беседуем с глаза на глаз, даю более основательные советы. Юре нравится футбол и он им занимается. Конечно, сын чувствует, что отец был футболистом, и фамилия к чему-то обязывает. Тем более, что он занимается с ребятами, которые на год старше него. Дело в том, что сын у меня — габаритный, высокий. Пусть развивается.

Меня отец тоже за уши не тянул. Благодарен только за то, что отдал на футбол. Папа у меня был ярым болельщиком, смотрел все: футбол, хоккей, баскетбол. Собственно, я тоже все эти виды любил и играл в них неплохо. Разве что с баскетболом не дружил. То сейчас люблю смотреть матчи НБА и Евролиги. Играть, кроме футбола, выходило в хоккей, волейбол. Сын такой же. Слава Богу, за компьютером Юра не засиживается. У него весь день расписан — спорт и учеба. Причем я настаиваю, чтобы сын учился добросовестно. Поскольку проблема современных футболистов в том, что они привыкли, что пока они играют, то за них думают. Когда карьера завершается, думать становится некому. И перестроиться, когда тебе за 30, уже трудно.

Иван Вербицкий, UA-Футбол
Этот материал на украинском языке (источник) >>>