В столице Галичины его знают как автора первых официальных гола и удаления в составе карпатовцев. Во Львове киевского нападающего считали легендой, но никто не задумывался, что ехал на Запад страны футболист... спасать карьеру. От чего?Об этом, а также о выпаде в адрес тренера первой чемпионской команды «Динамо» Соловьева, о нраве Лемешко, спорах с Базилевичем — в откровенном интервью Анатолия Николаевича UA-Футболу.

— Анатолий Николаевич, в 2012-м вы отпраздновали 75-летие. Заглядывая воспоминаниями в детство, прежде вспоминаете дворовые футбольные баталии или годы Второй мировой войны?

— Война, конечно, наложила свой отпечаток. Главное воспоминание — голод и холод. Мы жили большой семьей в доме на площади Урицкого, рядом со старым кладбищем. Из детей — я, дядя, моложе меня на год, другой дядя, совсем маленький, 1940-го года рождения. Племянница и еще двое мужиков — старше меня. Во времена оккупации мы перебрались на Саксаганского, а после снова вернулись на Соломенку.

Мама в годы войны устроилась работать официанткой в немецкую столовую на улице Саксаганского. Я ежедневно прибегал туда, прятался под стол и ожидал, пока мама, когда никто не видит, даст что-то перекусить. Однажды матери где-то не было и я, четырехлетний, самостоятельно возвращался от столовой домой на Урицкого пешком. Киевляне знают, что расстояние это немаленькое, особенно для ребенка. Людей, которых знал, встретил только рядом с Соломенской баней (она там была и тогда, и есть сейчас). Еще одно воспоминание связано с моментом, когда из Киева отступали немцы. Тогда впервые увидел что-то вроде фейерверков, когда к парашютам прикрепили фонари и бомбили Киев. Было видно, как днем.

— В те годы о футболе можно было и не думать?

— Футбол в мою жизнь пришел уже после войны. С мячом тогда бегали все. Но серьезные занятия спортом начал с бакетбола и легкой атетики, ведь рядом находился стадион и зал «Локомотив». Получалось, что летом бегал, а зимой играл в зале в волейбол. Так, пока в школу не пришел тренер по боксу, чтобы отобрать детей в свою секцию. Учитель физкультуры порекомендовал меня и еще двух ребят. Боксом позанимался месяц. Видимо, был способным, потому что тренер решил испытать меня, десятилетнего, на первенстве города. Встречались мы с командой Суворовского училища. Там ребята были более опытные, тренировались дольше. Выражаясь простонародно, дали мне доброго тягла. После чего с боксом я завязал.

Далее был только футбол. Играл, в основном, во дворе. На месте, где сейчас находится Соломенский парк, была огромная площадь. Туда съезжались, чтобы сойтись на футбольном поле, команды со всего Киева — просто дворовые, и по тем меркам профессиональные. Такими мы называли те коллективы, которые играли в одинаковой форме и бутсах. Меня старшие ребята сначала ставили в ворота.

Бегал до тех пор, пока однажды на поле Инженерно-строительного института (тогда он назывался гидромелиоративным техникумом) не посмотрел тренировки клуба «Ленинская кузница». Стою, как всегда, неподалеку от поля, когда подходит ко мне тренер Степан Мартынович Синица и спрашивает: «Сынок, ты левого крайка не побегаешь?». «Кроме ворот, побегаю, где угодно», — отвечаю. Так и попробовал себя левым нападающим. После игры Степан Мартынович зовет к себе: «Ты ни за кого не играешь? Если нет, то принеси мне завтра две фотографии и свидетельство о рождении». Тогда мне было лет 13. Сделал так, как говорил тренер, а в ближайшее воскресенье уже играл на первенство города. Степан Мартынович с кого-то в перерыве снял форму, дал мне футболку, гетры и бутсы и выпустил меня минут на 20-30 во втором тайме. После матча тренер оставил мне всю экипировку, кроме бутс, которые тогда были большим дефицитом.

Таким образом, отыграв за «Ленинскую кузницу» сезон, получил приглашение сыграть за сборную города. Талантливых ребят собрали в ФШМ. Там нам платили по 80 рублей. На то время это были достаточно серьезные деньги. У нас был очень сильный набор — Валя Трояновский, Алик Базилевич, Вовка Онуфриенко. Самым одаренным в нашей школе был Боря Русланов. У него была фантастическая скорость. Считалось, что быстрее всех бегал Базилевич, но Борис существенно опережал даже его. Талантливейшим же среди нас был Анатолий Шинкаренко. Он мог играть за московский «Спартак». За ним москвичи приезжали три или четыре раза в Винницу, когда мы вместе выступали за местный «Локомотив». Но Толик не захотел. Его погубила водка. Он и играть закончил раньше всех, и умер где-то в 40 лет...

— Вас справедливо называют воспитанником киевского «Динамо»?

— Да. Уже в 1954 году целую группу ребят из ФШМ взяли на сборы дублирующего состава «Динамо». Меня, Анатолия Александрова, Ивана Терлецкого и Витю Лукашенко. Полноценно за динамовский дубль начал играть с 1955 года и провел в его составе три сезона. Видимо, не подходил, потому что с 58-го меня отдали набираться опыта в киевский СКА. Еще через год всю нашу когорту из ФШМ Виктор Жилин взял в Винницу.

— Если не ошибаюсь, ваш «Локомотив» сразу получил право выступать в высшей лиге. Но этого не произошло...

— Нас туда не пустили, видно, решив, что для Винницы выход в элиту — слишком большая честь. Зато присвоили всем футболистам звания мастеров спорта. Это тоже было неплохо, потому что мы автоматически получали доплату по 20 рублей. Однако нас такое решение сильно зацепило и немало ребят после сезона-1959 оставили Винницу. Трояновского забрали обратно в «Динамо».

Должны были забирать и меня, но я в ответственный момент проявил себя некорректно и некультурно. Поскольку винницкий «Локомотив» финансировала «Юго-Западная железная дорога», все футболисты ездили домой бесплатно. Нам выделяли билеты в специальный вагон. Так вот после одного из матчей возвращались в Киев. Мы, футболисты играли в карты, а в соседнем купе ехали Жилин и тогдашний наставник «Динамо» Вячеслав Соловьев. Очевидно, тренеры там серьезно «махнули». Мы же привлекли их внимание тем, что очень громко спорили во время игры. Соловьев открывает дверь и говорит: «Что вы, сцыкуны, здесь разошлись и еще играете в карты?» Я долго не думал: «Да пошел ты на х...». Я же не знал, что это был Соловьев. Уже потом Жилин сказал, что тренер «Динамо» приехал за мной и Трояновским.

После того, что произошло, в Киев вернули только Валю. Я обиделся и как раз в этот момент пришли гонцы из Донецка. Как меня Жилин не уговаривал, какие «золотые горы» не обещал, но остаться я отказался. Конечно, покидать «Локомотив» было жаль, потому что команда у нас была прекрасная: вратарь Юра Шевченко, Евгений Котельников, Борис Липский, Анатолий Молотай, в полузащите действовали Александров и Шинкаренко, очень одаренным защитником был Витя Юн Чен-Ян.

Да и трудно сказать, что, перейдя в «Шахтер», я о чем-то жалел. Команда у нас была сильная. Помню, как мы победили на выезде ростовский СКА с Понедельником, Шикуновым и остальными представителями выдающейся плеяды советских футболистов — 3:0. В том матче я вложил в победу очень серьезный вклад. Да и вообще в том сезоне выглядел очень хорошо. Но позже сделал ошибку. Из-за института. Тогда учился на четвертом курсе вуза. Я, Базилевич, Сергей Богачик на первых двух курсах полноценно отучились на стационаре, на двух следующих нам дали свободный график. Проблема возникла из-за следующего. Первое — военная кафедра, лагеря, после прохождения которых студенты получали звание младшего лейтенанта, находилась в Киеве, я был в Донецке. Отыграв сезон, не смог ни лагерей пройти, ни госэкзаменов сдать.

В конце позвонил Богачик и сообщил, что в лагеря можно попасть во время паузы в соревнованиях. Так и сделал, правда, вместо трех недель отбыл всего десять дней. Но зачет получил. Со сдачей госэкзамена было сложнее. Родители на меня налетели, и я под их давлением принял приглашение харьковского «Авангарда». Из-за того, что имел возможность посещать местный Педагогический институт. Жалею, потому что в следующем году «Шахтер» выиграл Кубок СССР. Уже потом понял, что оставшись в Донецке, диплома не потерял бы. Вот Андрей Биба поступал со мной, а закончил вуз аж в 70-м.

— Но «Авангард» — тоже высшая лига...

— Так-то оно так. Тем более, что мне дали квартиру, рядом постоянно была куча женщин. Жизнь была интересна и удивительна. Единственное, что все эти вещи накладывали свой отпечаток, и после двух лет выступлений в Харькове я предстал перед дилеммой — завязывать с футболом или ехать из Харькова подальше. Женщины там все красивые, а сердце не камень. Конечно, я выбрал футбол. Анализирую сейчас все то, что тогда произошло и горжусь собой, потому что тогда же продать квартиру было невозможно. Приходилось просто оставлять. Оставил в Харькове все и приехал во Львов с пустыми руками. Тогдашний начальник «Карпат» Николай Кузнецов сразу хотел дать квартиру, но я отказался, сказал, что, как и остальные футболисты, буду жить в общежитии. Полгода на равных со всеми проходил сборы и сумел на все это время отказаться от тех жизненных прелестей, которые имел в Харькове.

А там как было? Мы с Славиком Костюком жили в доме на Павловом поле на одном этаже, в квартирах друг напротив друга. После матчей мы сбегали вниз до родничка, чтобы сразу не попасть домой, потому что там нас ожидала целая девичья свора. Помню, как между вторым и третьим часом ночи раздался звонок, я в квартире был один, потому что мы только что вернулись с выезда. Думаю, что это Костюк потому и открыл дверь. Действительно, это был Слава, но на руках у него были две лилипутки. Но дело не в лилипутках. Спросонья сначала подумал: как же он позвонил, если у него заняты обе руки? Вот таких моментов до игр и после них было множество. В какой-то момент футбол превратился в (после паузы) половое влечение. Отношения возникали без разбора, лишь бы было, автоматом. Все эти вещи сказывались на качестве игры. С каждым разом выглядел все хуже и хуже. Один сезон при Александре Пономареве еще сыграл полноценно, а в 1962-м, когда пришел Жилин, выходил на поле нерегулярно, иногда сидел в запасе.

— Насколько легко футболисту, который ранее выступал за команды высшей лиги, было привыкать к футболу фактически третьего эшелона?

— Психологически это было трудно. Но я хотел взять себя в руки. Работал, как говорит Путин, будто раб на галерах. Переосмыслил все, что со мной происходит с профессиональной точки зрения и трудился очень добросовестно. Случая гулять с девушками не было, потому что жил в общежитии. Собственно, пошел на этот шаг сознательно. Только когда очень хотелось отдохнуть, обращался к услугам работниц древней профессии и заказывал номер в гостинице. Кроме того, Львов — город небольшой, и поскольку я был там человеком узнаваемым, светиться различными похождениями было неуместно. Хотя бы потому, что через два дня об этом говорил весь город. В основном, с девушками общался только на сборах, когда замечал красавицу или ту, которая имеет желание. Но то, в отличие от Харькова, было как исключение, а не как система.

— Когда набрали боевую форму, не хотели перейти из «Карпат» в одну из высшелигових команд?

— Я имел предложения. Например, звали в московский «Локомотив». Но зачем менять шило на мыло? «Железнодорожники» же барахтались между высшей и первой лигами. Во Львове я был на хорошем счету, к тому же через год пребывания в городе Льва познакомился со своей женой Аллой. Она — коренная одесситка. Но когда ей было семь лет, их семья переехала во Львов. Алла быстро адаптировалась, прекрасно разговаривала на украинском языке. В принципе, у меня тоже с украинским проблем не было. Это сейчас, вернувшись в русскоязычную среду, потерял практику и не могу общаться на государственном так чисто, как раньше.

Иными словами, во Львове я прижился, уезжать оттуда не хотел. Лишь в 1966-м принял предложение «Днепра». Поехал на полсезона, получил трехкомнатную квартиру на набережной. Но директор львовского завода «Электрон», который содержал «Карпаты», очень хотел меня вернуть, и отправлял в Днепропетровск с этой целью посланников. Я начал колебаться. В конце концов решил посоветоваться с тогдашним тренером «Днепра» Анатолием Зубрицким, с которым были знакомы с тех пор, как он заканчивал играть за «Динамо». У нас сложились хорошие, профессиональные отношения, поэтому сказал прямо: «Анатолий Федорович, я здесь, жена там, у меня родился второй ребенок, душа к Днепропетровску не лежит». И тренировался я лишь бы как, и тренер это тоже замечал. Замечал, потому и отпустил обратно во Львов.

— Евгений Лемешко, который вскоре после вашего возвращения возглавил «Карпаты», провел существенное омоложение состава, но вас не тронул...

— При Евгений Филиппович играл постоянно и довольно неплохо. В сезоне-1967 забил 20 мячей, провел немало важных голов в выездных матчах, проявил себя как настоящий форвард. Относительно Филипповича, то мы с ним вместе выступали еще за динамовский дубль. У нас с ним сложились нормальные профессиональные отношения.

Вообще поступили во Львове с Лемешко некрасиво, неблагодарно. В 1968-м мы должны были выигрывать путевку в высшую лигу, но не справились с этой задачей и все шишки полетели именно в тренера. Лемешко ввел в состав «Карпат» немало молодых ребят — Богдана Грещака, Ростислава Поточняка, Геннадия Лихачева, Романа Покору, Яноша Габовду. И многих других. Евгений Филиппович уволил Береговского, Фалеса, Валионта, Асланяна, Россихина. Человек восемь. Фактически, из старого состава я остался один. Играл в нападении в основном с Вовкой Данилюком, реже — с Габовдой.

В одном из матчей во Львове несколько раз оказался на левом фланге, рядом с тренерской скамейкой «Карпат». Слышу от Лемешко: «Отдай». А я не отдал. «Обыгрывай». А я не обыграл. И так несколько раз. И вот после очередного возгласа в мой адрес высказался тренеру не очень хорошо. Лемешко человек очень экспансивный. Соскакивает он с лавки и бежит к бровке поля. Я, видя это, сместился ближе к центру, думая, не побежит же он за мной. Но Евгений Филиппович выбежал на поле и понесся вслед. Пробежав метров 10-15, он, конечно, понял, что поступает неправильно и вернулся. Но самое страшное было не это. Я знаю Лемешко. Он был одним из самых образованных футболистов, которых мне приходилось встречать. Но и один из сильнейших. Его боялись все, потому что он вратарь со специфическим нравом, мог, недолго разбираясь, заехать по лицу. После окончания игры боюсь зайти в раздевалку. Остался на стадионе. Только когда вся команда помылась, Лемешко подозвал Вовку Булгакова, с которым вместе работал еще в Хмельницком: «Иди, скажи своему другу, пусть не боится и идет моется». Втихаря зашел в раздевалку. Тренер меня уже не трогал. Он взорвался, а потом одумался. Филиппович же грамотный, профессиональный тренер.

— Говорите, что Лемешко славился своеобразным нравом. Но вы также иногда вспоминали о своих боксерских навыках. Достаточно вспомнить историю с первым в истории «Карпат» удалением, которое вы получили в матче с Фрунзенской «Алгой»...

— Ну, бил он меня беспощадно. Понимаю, что защитник должен всеми правдами и неправдами стремиться отобрать мяч или сорвать атаку. Но этот устроил настоящую охоту, бил сзади двумя ногами в подкате. В моменте, который меня завел окончательно, попади тот защитник мне в опорную ногу, был бы перелом. Хорошо, что я среагировал, подпрыгнул и получилось не в опорную. Соперник лежал, а я, упав, поднялся быстрее и сразу применил боксерский прием.

Шутки шутками, но недаром тренер по боксу после той истории с моим бегством из секции приходил трижды ко мне домой. Удар справа был очень хороший. Я хотя был парнем взрывным, горячим, но часто применять его себе не позволял. На футбольном поле такое случилось только раз. В повседневной жизни бил дважды и люди дважды падали, как подкошенные. В первом случае пробовал втиснуться в забитый трамвай и чтобы сделать это, толкнул какого-то чудака. Он в ответ меня ударил — два раза, сначала ногой. Но двери еще закрыть не успели. Хватаю его за спину, поворачиваю передом к себе и как дам! Он брык на землю и лежит неподвижно. А народ вокруг: «Убил!» Мне оставалось только бежать.

Еще один такой случай произошел после того, как я вернулся из-за границы и привез своему дяде Юре значка и футболку, которые были неординарными для Соломенки. Кто-то прицепился к дяде рядом с танцполом университетского общежития, чтобы он ту футболку снял. Тот, как человек очень спокойный, позвал меня. Противник, увидев, что нас двое, а он один, ударил Юрка бутылкой по голове. Правда, бутылка была пустой, с тонким стеклом и сильного удара не получилось. Я в ответ влупил с правой. И снова человек на земле. И снова крики с танцпола: «Убили!» На этот раз ситуация осложнялась тем, что за нами побежала милиция. Мы с Юрой сразу решили бежать на кладбище, которое было рядом. Запомнил одно: там достаточно высокий забор и я, только ухватившись за него, перелетел на другую сторону. Затем удивлялся: каким образом, там же так высоко. Возможно, от страха.

— На поле же, в основном, приходилось терпеть? Ибо тот же Данилюк рассказывал, что в те времена защитники безжалостно лупили по ногам, а силы удара добавляли металлические шипы на бутсах, из-за чего нападающим приходилось довольно туго...

— Трудно было в первые годы карьеры, когда только начинал играть на профессиональном уровне. Затем набрался опыта и научился предвидеть ситуацию. Может, имел к этому определенный талант. Помню, играли мы во Львове на Кубок СССР против тбилисского «Динамо». Мне противостоял Сичинава. Борис тоже пытался ловить сзади, в нескольких моментах он шел явно в ноги, не собираясь сыграть в мяч. Я, хоть находился спиной к сопернику и не видел его, но каким-то чудом избегал ударов по собственным ногам. Может потому, что видел, что может произойти, раньше и оценивал ситуацию наперед. Дважды убирал ноги каким-то интуитивным чутьем, Сичинава в подкате буквально пролетал мимо. В другой раз играем в Алма-Ате. Защитник проиграл мне полкорпуса, выскакиваю один на один, а на встречу несется вратарь. Понимаю, что столкновение неотвратимо. Даже не знаю, как тогда среагировал. То уже сейчас, анализируя ситуацию, прихожу к мысли, что интуитивно сделал паузу и выпустил защитника вперед, а потом едва заметно его подтолкнул. Вратарь въехал в партнера по команде коленями в область живота. Тот защитник закончил выступления.

— В истории «Карпат» вы вошли большим количеством «впервые» — первые официальный и международный гол, первое удаление, пять голов в ворота «Таврии» в 1967-м. Видимо, отношение руководителей клуба в Крощенко тоже было особенным?

— Особенность была одна: все игроки получали по одной доплате, а я — две. Первую получал на «Сельмаше», где занимал какую-то должность, а приходил только за зарплатой. За деньгами с другого завода вообще не приходил — мне их приносила специальный человек, который за меня расписывался в ведомости. Также мог взять без очереди мебель или холодильник. Я был первым футболистом «Карпат», кто купил себе машину. Кстати, самостоятельно пригнал ту «Волгу» после матча в Горьком. Квартиру имел шикарную, огромную — три комнаты в центре Львова, на Франко. Позже поменял это жилье на двухкомнатную квартиру в Киеве на Ярославовом валу — 28 м.кв. одна, 24 — вторая и 12 м.кв. коридор, плюс большие кухня и санузел. Затем разменял ее с доплатой на двухкомнатную для себя, двухкомнатную сыну и однокомнатную для дочери.

— Во Львове вы зарабатывали больше, чем в командах высшей лиги?

— Однозначно не скажешь, потому что, например, в Харькове при зарплате 280 рублей премиальные за победу сначала составляли 200 рублей, а затем их размер уменьшили до 80-ти. Конечно, зарабатывал в Львове хорошо. Достаточно сказать, что за «Волгу» я выплатил 5500 рублей. Зарплата в «Карпатах» у меня составляла примерно 300 рублей, а доплаты были небольшими — кажется, 120 и 160 — рублей. Получается, без премиальных я получал 580 рублей. С премиальными, поскольку выигрывали мы часто, сумма заработка составляла около 1000 рублей. Учтите, что за питание тоже платить не приходилось. Плюс — престиж. Даже когда решил закончить карьеру, руководство предлагало поиграть еще. Но я категорически отказался.

— Почему?

— Потому что понимал, что уже нет тяги. Нападающий должен обладать чувством позиции, обводкой. Если теряешь эти черты, то растворяешься в общей массе. Тогдашний тренер «Карпат» Васильев предлагал выступать в средней линии, но я отказался. Никогда не играл полузащитника и не хотел этого делать на старости лет, чтобы не портить свой авторитет.

— 32 — это старость?

— Смотря, для какого амплуа. Я и сейчас мог бы работать в динамовской школе, написал три заявления, и лишь с третьего раза Игорь Суркис меня отпустил. На недавнем чествовании Игорь Михайлович пошутил: «Мог бы еще послужить». «Меру надо знать», — отвечаю.

— Анатолий Николаевич, завершив карьеру игрока, сразу решили, что будете тренером?

— Как только закончил играть, мне предложили должность заместителя председателя СК «Карпаты». Согласился. А на кубковые матчи 1969-го года ездил даже как председатель клуба, потому что Генку, который занимал эту должность до меня, уволили за махинации с билетами. Впрочем, какие это были махинации? Генка был человеком очень добрым и немало пропусков на матчи просто раздал своим друзьям и знакомым. Тогда же бизнеса по продаже билетов не делал никто. Я, хотя был молодым и неопытным, а он — начальником секретного цеха, говорил ему: «Гена, ты хоть расписки какие-то бери из тех людей, какие-то сведения заведи, что они эти абонементы взяли бесплатно». Но он этого не делал.

Поскольку билеты на футбол в то время были большим дефицитом, и, видимо, кому-то из высоких чиновников пропуск не достался, начались проверки. Меня, как заместителя, тоже вызывали. «Он же денег не брал», — говорю. Начали вызывать тех людей, которым достались абонементы. В итоге сошлись на том, что отправили Гену работать обратно в цех. Директор завода «Электрон» Степан Петровский, который удерживал команду, относился ко мне очень хорошо и предложил должность председателя. Опыта не было, но работа с организационными моментами немало мне дала, в том числе и в спортивном плане.

Тренерскую же карьеру начал после того, как однажды во Львов приехал Олег Базилевич и предложил поработать с ним в Чернигове. Потом мы вместе переехали в Кадиевку. Во Львов вернулся по приглашению Валентина Бубукина, который возглавил «Карпаты» в 1972-м. Отработал сезон, до тех пор, пока нас не убрали, потому что команда находилась на вылете.

— Вы были единомышленником Базилевича в его новаторских подходах к построению тренировочного процесса?

— Как вам сказать? На сборах в Ялте я ссорился с Базилевичем и Зеленцовым до хрипоты. В отдельных моментах был с Олегом Петровичем и Анатолием Михайловичем не согласен категорически, поскольку все эти опыты проходили на моих глазах. Балакова лента, все эти режимы... Это полезные упражнения, но я против того, чтобы постоянно увеличивать нагрузку. Зеленцов считал, что нагрузки должны постоянно прогрессировать. Я возражал, поскольку возможности человеческого организма тоже ограничены. Тем более, что для одного 2000 метров скоростной работы смертельны, а для другого они являются нормой. Ведь генетика у каждого человека разная. Базилевич и Зеленцов парировали тем, что надо подбирать людей с нужной генетикой. Собственно, Валерий Лобановский на первом этапе работы с «Динамо» так и делал. Почему чуть позже вся эта система развалилась?

Например, приезжает из Львова Степа Юрчишин. Побыл в расположении «Динамо» четыре дня, собрал вещи и уехал. Ибо человек не в состоянии выполнить ту работу, которую от него требуют. То же было с Никифоровым, Беженаром. Я был свидетелем того, как Каха Каладзе на тех отрезках падал и кричал: «Не хочу играть в футбол! Ничего не хочу!». Но у него была генетика, его надо было только подготовить. Но из 20-ти человек такую генетику имеют двое-трое. При советской системе таких игроков можно было подыскать — проверить и взять. Лобановский так и делал. Когда система рухнула и к нам начали приезжали легионеры, работать в таком русле было уже невозможно. Или, допустим, приехал Лобановский в Эмираты и понял, что такого выбора у него уже не будет, надо работать с теми людьми, которые есть под рукой и ограничивать себя определенными рамками, учитывая возможности человеческого организма.

— Оппонентом системы Базилевича-Зеленцова-Лобановского вы остались и поныне? Вы много лет проработали в структурах динамовской школы, с «Динамо-2», «Динамо-3»...

— В принципе, я их единомышленник, но единомышленник в рамках доступного. Для начала должен сказать, что Лобановский был разработчиком всех этих методик. Нет, он был организатором того, что наработали Базилевич и Зеленцов. Валерий Васильевич реализовал их идеи, ибо был сильным организатором. Более того — он был человеком принципиальным и очень образованным. Поэтому со временем он понял, что каждая система должна иметь рамки. Если выходить за эти рамки, то надо гробить людей. Спросите, скажем, у Виктора Матвиенко, у других представителей команды 1975-го года о том, о чем спрашиваете меня. Один не может стоять, другой — ходить. А ведь моложе меня на десять лет. Есть же определенная гуманность, человечность. Конечно, можно понять, Лобановский и Базилевич — ребята гордые, но надо же быть немного более дальновидными. Лобановский же, вернувшись с Ближнего Востока, пересмотрел свои подходы. Хотя бы потому, что собирать всех лучших из Украины было уже невозможно, а людей, за которых заплачены деньги, выгонять ли отчислять, тоже нельзя.

— У Шовковского, Ващука, Федорова, других ребят, которые тренировались под вашим руководством в молодежных командах, а затем проявили себя в основе «Динамо», была генетика, которая позволяла выдерживать нагрузки Лобановского?

— Надо оценивать с практической точки зрения. Ващук играл почти до 38 лет, Шовковский играет до сих пор. Вот вам недельный цикл в школе для команды 1975-го года: понедельник — техника; вторник — техника, тактика; среда — обще-физическая подготовка; четверг — выходной; пятница — техника, суббота — тактика; воскресенье — техника, малое нагрузки. Это я к чему веду? В среду у нас было запрограммировано три серии по 1400 метров вокруг 170-й школы, они бежали на скорость по два круга, потом две минуты на восстановление и еще круг. Дальше было полноценное восстановление через упражнения с мячами, на технику, пять-шесть минут на восстановление и повторно такая же серия. Таких серий было три. На третьей серии человека четыре отставали метров на 400. Это говорило о том, что генетика у этих ребят слабая и к большим делам они не пригодны.

Наконец, так оно и вышло. Я проработал с ребятами 1975-го года восемь лет, с четвертого класса по одиннадцатый. С большинством из них впоследствии работал в «Динамо-3» и «Динамо-2». Но большинство, человек 14, выиграли на детском уровне все, что только возможно. Они единственные из динамовской школы, кто выиграл первенство города, Украина, СССР, соревнования центрального совета общества «Динамо». 12 представителей того выпуска выступали за команды высшей лиги. Шовковский, Ващук, Федоров и Костюк играли за «Динамо», Генка Медведев — за «Ворсклу», Сергей Баланчук — в Харькове, Вовка Полищук — за «Ильичевец», Александр Венглинский — за «Прикарпатье».

— Другое дело, что потенциал Костюка, Баланчука или Полищука был чуть выше...

— Наверное, нет. Может, как раз того потенциала и не хватало. То, что они были в состоянии выполнить, то они и выполнили. До 1975 года никто не мог выиграть на внутреннем уровне все. Но, повторюсь, есть педагогический максимум, потому что нельзя за счет здоровья людей реализовывать какие-то собственные амбиции. Дети могут быть талантливыми, но взрослый футбол диктует свои условия. Скажем, Андрей Биба был в нашей группе одним из худших. И худшим! Владимир Николаевич Балакин называл его «умирающим лебедем». Но это было в 14-15 лет. Андрей попал в дубль, в высшую лигу, позже, чем мы все. Но впоследствии он играл и лучше, и дольше всех. Это как раз то, о чем я говорил — генетика. Бибе, чтобы набрать заложенный в нем потенциал, требовалось время. Базилевич и Лобановский закончили раньше 30-ти лет, а Андрей бегал до 33-х. И как бегал! За сборную же играл почти до окончания карьеры.

Это сейчас есть аппаратура, позволяющая определить потенциал футболиста. В этом контексте сейчас немного проще. Но есть другая проблема — легионеры. Их надо объединить, заставить. Взять ту же команду киевского «Динамо». Отдельные иностранцы отказываются играть за дубль. Точнее, соглашаются, но только в Киеве. Их, конечно, заставляют. Но что это за игра «из-под палки»?

— Ребята 1981 года рождения, которых вы в 2000-м привели к серебру юношеского чемпионата Европы, реализовали свой потенциал?

— Андрей Березовчук играет в основе «Металлиста», Руслан Ротань — в основе «Днепра», Сергей Симоненко — в «Арсенале», Виталий Лисицкий и Богдан Шершун — в «Кривбассе». Это при условии, что четверо первых 1981 года, а Богдан — «деланый», ему уже 32. Виталька Руденко выступает за запорожский «Металлург», недавно там же был Алексей Белик. Конечно, некоторые из них могли себя проявить лучше, но есть элемент везения. Тот же Лисицкий при Лобановскому был кандидатом в национальную сборную. Пожалуй, еще нужен тренер, способный разглядеть в ребятах их истинный потенциал. Точнее, даже не разглядеть, а подготовить их к высокому уровню, ведь самостоятельно человек подготовить себя зачастую не в состоянии.

Не каждый может так, как я, бросить квартиру и все остальное и переехать во Львов, чтобы играть там в футбол. А таких, кого женщины затаскали до того, что они не в состоянии ноги переставлять, немало, далеко не каждый способен остановиться самостоятельно. Или же — выпивка. Кто-то мог совмещать, играя в футбол, выпить 100 граммов коньяка, а некоторые переступали грань возможного. То же с курением. Я не курил вообще и, в принципе, не пил в тех объемах, которые я считаю пьянством. И поныне так же. Вот встречались мы с Аликом Базилевичем, Андреем Бибой и Сергеем Богачиком в канун Нового года. Постоянно встречаемся так. Выпили по 100 граммов, но больше я не выпью, как бы меня не уговаривали. Конечно, надо иметь силу воли. Особенно раньше, когда только закончил играть и работал на заводе, тогда мог ползать на четвереньках ежедневно, потому что был в фаворе, все меня знали. Возможностей спиться было немало, но держал себя в руках. Выпить мог, но человеческого облика не терял никогда. Может поэтому и сейчас чувствую себя лучше, чем мои сверстники.

В юношеской сборной 1981-го года у меня выступал Роман Пасичниченко, ныне игрок второлигавого «Кремня». Во время одного из турниров провожу командное собрание и с помощью видеонарезок указываю на грубые ошибки футболистов, в частности демонстрирую ошибки Романа. Тот не соглашается. Несколько раз предложил пересмотреть эпизоды еще раз. Дошло до перепалки, назревал конфликт. Тогда предложил Пасичниченко следующее: «Давай, Рома, сделаем по-другому, поменяемся местами». Я сел в кресло, а Роман подошел к телевизору. «Теперь, — говорю. — Я-это ты, ты — это я. Указывай на мои ошибки. Если я где-то ошибся. Ставь меня на место». Конечно, ситуация для человека, который никогда чем-то похожим не занимался, патовая. Вот и Пасичниченко, вышел, начал что-то мямлить, а партнеры по команде начали хохотать. Рома сник. «Видишь, — говорю. — Поменялись местами всего на пять минут, а разбор у нас длится 50 минут. Поэтому садись и делай выводы».

После этого не слышал никаких возражений. Правда, до того мне пришлось из этой команды выгнать трех человек. За то, что при отбое в в половине одиннадцатого они пришли в двенадцать. На утреннем занятии говорю администратору Алику Абрамову: «Покупай билеты и пусть едут домой». «А что же произошло, я немножко опоздал?» — Спрашивает. Сказал, чтобы объяснили это руководителю и тренеру своего клуба. Иными словами, наказав нескольких футболистов, дал понять другим, что в команде есть дисциплина. Все было спокойно, бегали, выкладывались. Чего стоит только пробежать тест Купера, шестиминутку три раза? Это очень непросто. Или на верхнем поле НСК «Олимпийский» давал пробегать 300 метров за 42 секунды и 100 метров произвольно. И так — четыре повторения и четыре серии. Представляете метраж? Бегали. Потому и играть в футбол особо не играли, но победить их было трудно. Впрочем, если хочешь чего-то добиться, то по-другому нельзя. Мы же этой командой до того множество турниров повыигрывали.

Вспоминаю ту же команду 1975 года и турнир во Франции против соперников 1974 г.р. В первом поединке против местной сборной хозяева попытались очень активно применять искусственное положение вне игры. Мы как раз этот компонент тренировали. Как следствие, Коля Ковальчук один раз убегает на свидание с вратарем. Позже — второй. А с третьей попытки открывает счет. Мы отработали этот элемент до автоматизма. И только пропустив гол, французы поняли, что надо что-то менять, конечно, команда у них была хорошая и в конце мы проиграли 1:2. Но других соперников за счет этого компонтента мы победили.

Вообще, тогда во Франции стали четвертыми, уступив лишь россиянам со счетом 0:1 в дополнительное время. С этой поездкой связана одна интересная история. Педагогического характера. Это были тяжелые времена, когда все было дефицитом. Поскольку большинство ребят были из бедных семей, некоторые позволяли себе стащить из крупных вещевых магазинов что-то из одежды. Чтобы не допустить такого, договорился с полицейскими, чтобы они остановили наш автобус и устроили обыск. Затем, когда полицейские обыскали наши вещи, объяснил ребятам, что полицейские искали украденные вещи, и, если бы у кого-то нашли что-то новое и без чека, то могли бы арестовать за кражу. Пацанов это действительно остановило, и Францию мы покидали без эксцессов.

— В какой-то период ваша тренерская карьера развивалась очень стремительно, но потом она остановилась и в конце вы начали работать с детьми. Почему?

— Из-за постоянных разъездов рисковал потерять семью. Фактически, чтобы сохранить отношения, решил укорениться на одном месте. Жена хотела оставаться во Львове, но меня больше тянуло в родной Киев, откуда я родом, и где живут все мои друзья.

— Вы сказали, что тренерскую деятельно прекратили добровольно. Не чувствуете сейчас потребности в том, чем занимались на протяжении более 30-ти лет?

— Надо считаться не только с амбициями, но и с собственным здоровьем. Допустим, мне прописали режим питания. Мог я его выдержать, уходя из дома утром и приходя вечером? Конечно, я мог пообедать в школе на Нивках, но еда там не та, которую дома готовит жена. Кроме того, ДЮСШ — это постоянные нервы, конфликты. В школе работает 25 тренеров, все заслуженные, каждого надо поставить на место, рассказать о жизни. Хочешь не хочешь, но каждый понедельник на заседаниях тренерского совета должен заниматься такими вещами. Стремился ставить человека на место так, чтобы не унижать ее собственного достоинства, достаточно принципиально, без обид, но жестко.

— Очень цените футбольные реликвии являющиеся напоминаниями о славном прошлом?

— Есть фотографии. А. скажем, программки с матчей, в которых сам выступал и в которых работал как инспектор, недавно отдал львовскому журналисту Ивану Яремко. Он позвонил мне, а я не отказал. «Конечно, Ваня, — говорю. — Что я их, в гроб заберу?» В этом контексте люблю цитировать Юлия Цезаря, который говорил: «Когда умру, похороните с руками, сложенными не на груди, а открытыми ладонями вверх. Чтобы все видели, что на тот свет я ничего не забрал». Это жизнь, и надо относиться к ней не только философски. А и прагматично.

Иван Вербицкий